Теперь, когда воля матери не имела значимости, она бы с радостью на это все посмотрела. Марте Гринвуд любое путешествие казалось кошмаром. Она слишком боялась, что нежная Ангелина не перенесет жары и подхватит в далеких странах тяжелую болезнь. Зачем стремиться в невообразимую даль, когда в Англии есть морские курорты с благотворным мягким и солнечным климатом? Возможно, Джеральд и хотел бы пуститься с детьми в путешествие по следам своих научных изысканий, считая эту форму образования крайне полезной и увлекательной, но он подчинялся желаниям Марты. Как почти во всем, что касалось заботы о детях и воспитания: он знал, отпрыски в надежных руках, и эта область его мало касается. Поэтому Гринвуды бывали только в Торки и Брайтоне.
Тем больше наслаждалась Майя путешествием, пусть и на палубе парохода. Слишком скоро впереди показалась Александрия, «жемчужина Средиземноморья», и слишком быстро осталась позади, задев лишь несколькими мимолетными впечатлениями: покрашенными в желтый цвет домами – неумелым подражанием европейским, волшебными восточными кофейнями, перед которыми растопыривают помятые серебряно-зеленые ветви тамариски. Куда ни глянь, растут пальмы и, перекрывая улицы, размеренно вышагивают караваны верблюдов в колоритных красных накидках, их вяло подгоняют одетые в белое погонщики. Железной дорогой Майя и Ральф проехали еще немного дальше, к берегам Нила, где их ждал пароход. Судно скользило по широкой гладкой реке, ее ровную поверхность можно было принять за спокойный, неподвижный океан, если бы не бахрома пальм и тамарисков на фоне ночного неба. В этом пейзаже было что-то печальное, но все же он потрясал грандиозностью: Нил, Египет, колыбель культуры древней и величественной, как пирамиды по ту сторону реки. Каир, «торжествующий», полный шумной жизни, прохладный в тени зданий и садов, раскаленный как печь на улицах и площадях, под куполами и минаретами. Роскошный и полуразрушенный, вместилище всех религий, народов и династий, которые здесь столетиями жили и строили, Каир дышал свободно, он стал плавильным котлом культур: христианско-европейской, мусульманской, африканской. «Из этого города мне писал Ричард», – пронеслось в голове у Майи.
Нубийский извозчик в яркой форме, наполовину гусарской, наполовину восточной, вывез их на конной повозке из Каира, навстречу скудному пейзажу – ущельям, скалам, песку и одиноким квадратным постам с английским флагом, чье назначение в этой безводной пустыне оставалось неясным. Вдали вырисовывались каменистые очертания, вскоре оказавшиеся горной цепью, по обе стороны дороги белели верблюжьи скелеты. Но вот они стали попадаться все реже, и впереди показалась низкая стена с двумя башнями: они прибыли в Суэц, где их снова ждал пароход. Майя и Ральф поднялись на борт, и судно взяло курс на Красное море.
Майя еще всецело находилась во власти впечатлений от увиденного. Наскоро собранные во время непрерывного пути картины, сцены, запахи и шорохи еще прочно обитали в ее сознании. Словно она испила несколько капель пьянящего напитка и страстно захотела еще. Ее лихорадило от предстоящего прибытия в Аден – само название звучало как Эдем, где их поджидало все экзотическое великолепие Аравии.
Но несколько часов спустя, когда на горизонте появился полуостров, зрелище ее обескуражило: очертания зазубренных скал, разломленные гребни утесов. Будто в доисторические времена сильнейший взрыв швырнул сюда обугленный обломок, и его предали забвению. На голых камнях не могли пустить корни никакие растения. Невозможно поверить, что в таком месте живут люди. Примерно так Майя всегда представляла себе замок на острове Иф, крепость-темницу Эдмона Дантеса, графа Монте-Кристо, где он безвинно провел в заточении четырнадцать лет.
– Это он? – беззвучно спросила Майя.
– Да, наш новый дом, – с сарказмом подтвердил Ральф и обнял жену.
Пароход зашел в похожую на пустыню бухту, окруженную одинокими скалами, и опустил якорь. Меньшие по размеру пароходные суда с большими тентами отправлялись от берега, среди них раскачивались маленькие деревянные лодки. Едва маленький флот достиг парохода компании «P&O», поднялся шумный переполох. Большинством гребных лодок управляли молодые сомалийцы, полуголые, иссиня-черные и худые, они пронзительно кричали, расхваливая свои товары, и протягивали к поручням шкуры леопардов, рога антилоп и перья страусов, драгоценности с недалекого побережья Африки. В трех или четырех других лодках сидели индусы и сенегальцы, с серьезными, почти скучающими лицами, разложив перед собой вышитые ткани и скатерти – им было слишком жарко, чтобы азартно зазывать покупателей. Некоторые из собравшихся у поручней пассажиров развлекались, бросая в воду монетки и наблюдая, как молодые парни ныряли с головой, оставляя за собой танцующие круги, и исчезали на глубине. Их тени скользили под водой, как рыбы, пока они пытались поймать деньги, давно опустившиеся вниз, и наконец юноши с фырканьем появлялись на поверхности, гордо ухмыляясь и крепко сжимая в кулаках улов. Те, кто – по любой причине – собирался сойти на берег, передавали багаж экипажу одной из пароходных шлюпок и покидали корабль, чтобы переправиться в гавань. Среди них были Майя и Ральф.
Они поднялись по ступеням к причалу под железной крышей, и Майя судорожно вздохнула. Открывшийся перед ними пейзаж казался воплощением одиночества и отчаяния: чернеющие мрачные камни на заднем плане, песчаная дорожка и полдюжины потрепанных повозок под защитой уродливой крыши. Перед ними терпеливо стояли вялые пони с грязной шерстью, а в повозках дремали еще более сонные сомалийцы. Дальше возвышался под солнечными лучами белый надгробный памятник какому-то святому, с неким подобием сада слева и справа. Немногочисленные растения пытались зеленеть под толстым слоем пыли и копоти, но казалось, их искажает солнечный свет и они вот-вот расплавятся. Улица, которая, в сущности, и названия-то такого не заслуживала, выгибалась дугой, вдоль нее выстроились бедные и очень простые домишки. Неподалеку на каменном пьедестале тянулось продолговатое деревянное здание с колоннадой, открывающей взгляду распахнутые двери комнаток, напоминающих соты в улье. Табличка над дверью рассеивала всякие сомнения: «Принц Уэльский». Лучший отель на полуострове. И единственный.
Майя и Ральф тряслись по песку и камням приморской улицы в одной из запряженных пони повозок. Телега рисковала рассыпаться на мелкие кусочки в любую секунду, если только дряхлый пони, которого хладнокровно угощал кнутом сомалиец, не обессилеет раньше. По левую сторону сверкало море, справа поднимались и опускались изрезанные расщелинами отвесные скалы, внезапно появляясь с обеих сторон и пропуская гремящую повозку по маленькому естественному горному проходу, пока дорога вновь не спускалась на равнину. На полпути, мили через две, показалось что-то похожее на деревню. На берегу, на сухом месте, лежали маленькие рыбацкие лодки, а между ними, скрестив на песке ноги, сидели и латали парус два аравийсих моряка. Потом тропа круто поднялась на голые скалы, оставив море далеко внизу, и повернула в глубь суши. Когда впереди выросла каменная стена, Майя крепче сжала руку Ральфа.
Узкая улица, извиваясь между каменными обрывами, проходила через построенные людьми ворота. В вечерних тенях проход показался Майе зияющей пастью, которая вот-вот их проглотит.
2
– Алла-ах Ак-баррр! Алла-ах Ак-баррр!
Голоса муэдзинов с городских минаретов призывали верующих к утренней молитве – протяжно и жалобно, вторя один другому, накладываясь один на другой, меланхолично и вместе с тем страстно. По каменистой земле громыхали колеса, сапоги хрустели по песку строевым шагом. Хриплый ослиный крик контрапунктом прозвучал в сонате фырканья лошадей, блеяния коз и сердитого трубного крика упрямых верблюдов. Слышались голоса людей – решительные возгласы англичан, пронзительные, мелодичные интонации торговцев и носильщиков, начинавших рабочий день. И еле слышно шумело недалекое море.